— Как у вас принято говорить с девушкой, если не уверен, что вы с ней хотите одного и того же? — тихонько спросил Нэнквисс у Рори.
— Предварительно расцарапав себе лицо, — быстро ответил за Рори валлиец. — Потому что так или иначе, она тебе его всё равно расцарапает.
— Я не хотел бы обижать эту девушку, — сказал Нэнквисс, — и если только можно как-нибудь успокоить её, я сделал бы это, даже если ради этого нужно добыть ожерелье из зубов десяти медведей гризли.
— Эта девушка сама стоит десяти медведей гризли, — насмехался над ним Файтви, — и ожерельем её не задобришь. Ты ничем не сможешь угодить ей, что бы ты ни делал, кроме одного.
Но беда не приходит одна: О'Флинн объявил, что работы у него и без них по горло, так что им придётся обождать и заночевать при кузнице.
— Мы не привыкли ждать! — вскинулся Рори.
— Ничего, подождёте пару дней — привыкнете, — невозмутимо отвечал кузнец. — А то, может, вы тоже предпочитаете без меня всё сделать?
— Нет, что вы, — заверил его Файтви, — мы без вас как без рук.
— Ну то-то же, — буркнул кузнец. — А то был тут один. Выставил меня из моей же кузницы, заперся на засов и целый день тут колдовал: дым стоял столбом. И добро бы ещё выковал что-нибудь путное! А то сделал не пойми что: длинную узкую трубку какую-то, со стекляшками внутри…
— Скажите, — встрепенулся вдруг Файтви, — а когда он сделал эту трубку…
— Ну? — сказал кузнец.
— Я имею в виду, закончил и вставил туда все стекляшки?..
— Ну? — сказал кузнец.
— Он случайно не приложил ли её к глазу и не посмотрел ли в неё?
— Именно это он и сделал, разрази меня на этом месте! — сказал кузнец. — Смотрел он в неё, смотрел, а потом и говорит: «Плохо уложен дёрн на крыше дома Мак Гиллахи». А Мак Гиллахи этот живёт за три долины и три холма к югу отсюда, и к чему он вдруг про него вспомнил, я так и не понял. Ну, я уж вижу, что парень сбрендил, — даже и денег с него ни за что не взял.
— Скажите, — разволновался вдруг Файтви, — а не было ли с ним светленькой такой девушки — самой красивой во всём Уэльсе, Ирландии и Шотландии?
— Да, была какая-то замухрышка, — буркнул кузнец, возвращаясь к работе.
— Ну, пожалуйста, и здесь был Фланн Мак Фиах, — обернулся Файтви к Рори. — И даже умудрился отлить себе тут подзорную трубу, — уж не знаю, каким чудом.
— Чего? — спросил Рори.
— Трубу, в которую видно на расстоянии. Помню, в школе, в библиотеке, — он откопал чертёж этой трубы в «Плаваниях Пифея», — всё мне под нос подсовывал. А я как раз сидел над «Искусством врачевания» Ктесия, две ночи не спал перед экзаменом, весь опух, — я и двинул его в бок третьим томом «Поэтики» Аристотеля, чтобы отвязался от меня со своей ерундой.
Тем временем Нэнквисс сидел в молчаливом раздумье, принарядившись и даже надев на себя ожерелье из раковин макомы, и запрашивал у небес священное видение. Но духи не помогали.
Их уложили всех троих на полу в сарае, что рядом с домом, и Файтви с Рори обошли с вечера этот сарай, критически оглядывая запоры, балки и стропила.
— По-моему, его ничего не стоит развалить, — невзначай заметил Файтви.
— Да уж, раскатать такой сарайчик по брёвнышку — легче лёгкого, — сплюнул Рори.
Они молча переглянулись и улеглись поближе к двери.
— Что-то мне не спится, — сказал в самом начале ночи Файтви. — Пойду немного пройдусь.
И он поспешно вышел из сарайчика, прихватив с собой свой плед и охапку сена.
— Да, в общем, и я лучше лягу на свежем воздухе, — заторопился Рори и выскочил следом. Нэнквисс ничего не ответил, поскольку спал крепким сном.
Наутро он таинственно улыбался, заново заплёл косы, разрисовал всё лицо красной краской и повесил себе на шею ещё один амулет. Ну, от сарайчика, конечно, остались одни щепки, и оно и понятно: уж больно он хлипкий был, этот сарайчик. Зато меч Рори весь сиял и был как новенький: дочь кузнеца О'Флинна сама, своими руками перековала его, чтобы сделать приятное Нэнквиссу. Но вот что там в ту ночь произошло, никто так никогда и не узнал, потому что ежели кто не знает обычаев Мэшакквата, то ему так всегда и будет невдомёк, что где произошло.
— Вон за тем холмом начинаются дурные места, — радостно сообщил Рори, вытаскивая до половины меч и с треском загоняя его обратно в ножны. Ирландец заметно оживился и стал весело поглядывать по сторонам. Учёная беседа Файтви, видно, давно уж его угнетала. Великое валлийское предание Мабиногион тоже как-то навязло в зубах.
Перо на голове Нэнквисса покачалось при этом известии.
— Будет большая драка? — деловито спросил он.
— Нет, в ущелье как раз обитают по большей части злые духи, — не без ехидцы поведал Рори. — Обычным мордобоем их не удивишь. Вот если только великий потомок Придейна снизойдёт и покажет там какой-нибудь трюк ради славы Уэльса.
— А нельзя ли как-нибудь обойти это привлекательное место? — обеспокоенно спросил Файтви и почесал за ухом подобранной где-то веточкой.
По лицу Рори было понятно, что никак нельзя. Файтви с опаской оглядел какие-то корявые дубы, столпившиеся вокруг.
— А как называется это место? — спросил он, поёживаясь.
— Оно называется Ущелье Скорби и Слёз, — обрадовал его Рори, — и я слышал про эти края одно: что здесь следует опасаться лягушек.
Нэнквисс прыснул в кулак.
— А что, они здесь нападают на людей? — развеселился он.
— Нет. Они подслушивают.
— А не пошёл бы ты, — беспечно сказал Нэнквисс.
Но Файтви неожиданно призадумался, как будто вспоминал что-то неприятное.